Перспективы демократии в России

 

«При демократии, как и в когтях тирана,

Разжав объятия, встают министры рано,

И отвратительней нет ничего спросонок,

чем папка пухлая и бантики тесемок…»

Бродский.  

 

Наверное, в этой строфе присутствуют все элементы того, что мы на данный момент  успели построить (хотя во времени ли дело?) и все-таки   без излишней застенчивости называем демократией – неясно, опять же, то ли саркастически, то ли  даже с гордостью -  настолько исковеркали исторически   благородное понятие.  В момент, когда я пишу эти строки, на мониторе лежащего рядом соседского ноутбука отражается онлайн-трансляция митинга,  по традиции завершающего народную русскую забаву, проходящую с частотой високосного года: выборы. (Редкость выпадающей даты русский народ придумал компенсировать  дублированием празднества, и раз в 4  года выбирает себе еще и  президента). 

 

«Кошмар! Войска ввели! » - возмущается  моя коллега по обогащению Москвы иногородними студентами. «Поорут и    успокоятся, » - угрюмо буркаю я. Интересно, кто из нас прав.  Если вообще кто-то прав. 

 

Демократия в человеческом сознании является синонимом  некой социальной панацеи, рецептом гарантированного всеобщего счастья и справедливости – вроде как смешайте достаточную долю равноправия со свободой слова и волеизъявления (хорошо  еще, если с либеральной кислинкой)  разогрейте на конкурентном стремлении и законодательно оформите получившуюся смесь.  Это блюдо, поверьте, одобрят большинство гостей.  Главное – вложить душу. Русскую там или какую… Но национальные кухни неспроста так сильно различаются. Кто-то, как американцы,  в своей изобретательности, как и в стремлении к  свободе и правовой защищенности, дошли до   гротескной синтетичности  - у них и  хлебные тосты тянутся как резина, и количество поданных исков в год превышает численность населения. Богатая пища для гоголевских эпигонов.   А кому-то вообще природой не дано усваивать, скажем, алкоголь – как японцам, одинаково пьянеющим от мизерной порции  градусной смеси или  малейшей  порции  свободы. 127 миллионов любующихся сакурой   по весне – величайшая  сила, но  один японец  одинок и бессилен.

 

Так  в каком же контексте стоит рассматривать российскую  демократию? Как  существующую объективную реальность или как то, что уже создано западными державами? Предпочтем первое, поскольку, как справедливо замечал В.О. Ключевский, история  единственно  объективна. Реальность имеет очевидное преимущество перед моделью.   «Аршином общим не измерить…»  - это поэтово  осознание того, что национальную специфику нужно учитывать в обязательном порядке. А она слагается из  целого комплекса факторов, из которых перечислим основные – географический, конфессиональный, национальный, исторический (в контексте сложившегося типа политической культуры социума).

 

«Для вас – века, для нас – единый час. Мы, как послушные холопы, Держали щит меж двух враждебных рас – Монголов и Европы…» В этих блоковских строчках – и крик о самостийности русского народа,  и историческая «обиженность», и отсюда желание осознавать   свою национальную идентичность  и даже  гордиться ей. «Попробуйте, сразитесь с нами!» Мол, мы – великая сила,  и нечего тут навязывать  нам свои стандарты.   Интересно, что в сознании большинства людей величие России (а его наличие хотя бы в некоторых сферах признают и сейчас)  сопряжено именно с особенностями русского варианта «народовластия» и нашей ментальности в целом.  Ценностные ориентиры русского человека сильно смещены. Это, опять же, если  строить систему координат в плоскости западного сознания. 

 

Недальновидно  рассматривать политическую систему страны в отрыве от ее политической традиции. Тот же факт, что Россия, как бы ей этого ни хотелось, далеко не Европа, и вместе с тем не Азия – является более чем очевидным.

 

Российский человек – продукт совершенно удивительного исторического процесса, происходившего на протяжении веков. От язычески-дионисийского сознания  жителя киевской Руси он, пережив период внутриполитического  раздора, ынужден был сузить свой кругозор до  уровня феодального  сознания времен локальных войн. Следующим испытанием было монгольское нашествие, чье влияние на

русское сознание неоспоримо – хотя бы потому, что  это сознание не являлось более  тем, что принято называть « исконно русским».  В  него прочно вошел кнут вышестоящего; моголы своим страшным пиром – с накрытием стола поверх еще живого русского войска – подали русским правителям заразительный  пример, которому они будут впредь  часто и весьма последовательно следовать.  Узурпация стала нормой и чуть ли не потребностью (причем со стороны узурпируемых). Но  сам угнетатель  был  еще и всеобщим покровителем и защитником – знаменитое патерналистическое начало русского сознания  исключало возможность всяческой  диссидентской ереси по отношению к верховному чиновнику.  С некоторыми допущениями это можно назвать консенсусом – таким, во многом неформальным, образом, формировался русский вариант общественного договора, являющегося и по сей день основным консолидирующим фактором общества и системы.

 

Однако наряду с признанием традиционности стремления русского народа к «сильной руке» следует обратить внимание на следующий факт: стремление к самоуправлению (такой империи сам бог велел идти этим  путем), получившее  мощный импульс к развитию в XVIII веке,  оправдало себя. Пожалуй, именно «локальная инициативность» русских является наилучшим выражением их активной политической позиции.  Русский вариант гражданского общества  является утопией лишь под одним углом, не предполагающим различение полномочий и специфики между властью центральной и местной. Между тем эти два  типа различаются  радикальным образом -  вплоть до психологии: провинциальная ущербность при наделении периферии достаточно широким спектром полномочий может вылиться в активную, и не только  сугубо созидательную, деятельность.  Инициативность,  только лишь несколько иного, нежели столичного,

типа  присуща  не только Москве и Санкт-Петербургу.   

 

В  современной России создан «биполярный мир в масштабах одной страны».  И то, что такая система не предполагает устойчивости, является вполне очевидным. Создание мощных центров образования, науки, промышленности, инноваций, России, безусловно, необходимо, но существующая  российская централизация   отнюдь не  ведет к продуктивности,  кроме того, создает ненужные иллюзии. 

 

Иллюзий  этих вполне достаточно для того, чтобы дезориентировать существующую власть, в чем-то даже ее удовлетворить.  В итоге  пресловутый «диалог власти с обществом» никак не состоится.  Для этого просто не существует адекватных оснований. И не создается. По крайней мере, пока.

 

То, что молодежь выходит бунтовать  на площади за свободные выборы  - не более чем привычный «похмельный синдром» после не менее привычных русскому   обывателю спектаклей. Мечты о создании конкурентной власти пытаются реализовать сверху – пожалуй, типично русский подход: вот так все, одним махом – «мы наш, мы новый мир построим…» Однако  нет – одним махом не получается. Искушение властью – точно  по Платону – не выдержит никто. А тем более в нашей стране, где человек, находящийся  на самом верху, как правило  имеет достаточный властной  ресурс, персонифицированный в форме страха со стороны своих подчиненных, и достаточный налет сакральности,  усваиваемый всеми остальными с должной опаской. Именно поэтому адекватным ответом истории, которая, как известно, не учит, но наказывает за незнание своих уроков, было бы возвращение местным центрам их былых полномочий (для начала хотя бы их части)  с предполагаемой последующей перспективой развития. Разумеется,  параллельно  с этим должны проводиться в жизнь и другие «санирующие»  меры – улучшение надзора и отчетности  в целях  реального искоренения коррупции, система выражения народного мнения, в т.ч. с помощью интернет-технологий,  увеличение степени реальной  «прозрачности» власти.  Это во многом  отдается эхом  инициатив, озвученных  в свое время Д.А.Медведевым, однако его фигура – яркий пример того, как верхи «не хотят» (и «не могут» одновременно).  Способствование еще большей бюрократизации и потакание чиновникам, вплоть до содействия им в мудреном деле сокрытия своих  реальных доходов от глаз общественности и прокуратуры  не  компенсировалось обтекаемыми и смелыми речами Дмитрия Анатольевича, к тому же  общепризнанно не являвшегося самостоятельной политической фигурой.

 

В России гордятся тем, что отстроили-таки свою «вертикаль» власти.  Однако созданная архитектура содержит в себе сейчас более недостатков, нежели реальных достоинств; партия власти во многом эфемерна, ее кадровый состав неоднороден и не  вполне определен, она очевидно нуждается в модернизации. То же применимо  и в отношении  т.н.партий-спутников. Реальность такова, что с   течением времени этот конструкт будет только коснеть. Тогда как инициативность «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов»   действительно представляет собой  более определенную перспективу: настроения в российском обществе более нельзя отнести к культуре сугубо патриархального и пассивного типа. Местная кооперация действительно может изменить многое. Начиная с малого, например, обустройства двора в рамках ТСЖ.

 

Данные  преобразования требуют комплексного подхода и простыми, безусловно, не представляются. Однако то, что в отношении их уже  существует некая «протореальность» , показывающая, что такая поощряемая  инициатива – объективная альтернатива пассивности, говорит об их  практической осуществимости. 

 

Российский вариант демократии существует – поскольку демократия -  это не только идеальная модель, но и объективная реальность, согласие – пока монархия не свергнута, она тоже является своего рода демократией, поскольку общественное настроение при этом относительно благополучно. Однако очевидным является то, что нынешний  путь развития  ведет страну в никуда, и российская демократия требует перестройки: на этот раз более продуманной,  менее радикальной и желательно с лучшим исходом, нежели предыдущая.  Мы ждем перемен.  Не революций, а перемен.  И это обязанность не столько власти, сколько граждан – обязанность  каждого из нас.

 

http://www.ulduz.su/kazakhstan/istoriya.html

Автор: Филиппова Анна